Привет, Гость

Четверг, 30.03.2023, 01:41

Мемуары

Валерий Симанович

...Если бы не мои друзья я бы всегда оставался сыт и трезв.

История "Poetic Realm Siam"Первая встреча

1. Вадим Яковлев

Ключевой фигурой в создании творческой группы «Королевство Сиам» стал Вадим Яковлев. Впервые я с ним встретился в Краснодаре, на призывном пункте (так называемой «девятке») 22 июня 1986 года. Это был последний в летнем призыве набор на срочную службу в Советскую армию, практически весь набор призывников был сформирован из студентов различных институтов города Краснодара. Если бы не служба в армии, думаю, что мы бы никогда не встретились. Первое впечатление чаще всего обманчиво…
Вадим выглядел серьезным молодым человеком: высокого роста, поджарый, с выразительным, мужественным, загорелым лицом. В глазах у него проблескивала какая-то отрешенность. Когда сержант срочной службы выстроил нас на плацу и стал выбирать из нас старшего, выбор его, естественно, остановился на Вадиме. Но вместо того, чтобы жестко, по-военному, отдать команду: «Напра-во! Шагом марш!», Вадик небрежно махнул рукой и что-то промямлил типа: «Ну, пошли что ли?» И стало понятно, что
никакой он не солдафон, а нормальный пофигист, практически свой человек…
На другой день нас забрал покупатель, и мы очутились на секретном полигоне железнодорожных войск неподалеку от г. Дзержинска. Бесконечная муштра и недосыпания в начале службы не позволяли мне поближе познакомиться с Вадимом... Вадим был довольно флегматичен, глубоко погружен в свой личный мир, иногда казалось, что окружающих для него не существует. Скорее всего, и я выглядел так же. Но при первой же свободной минуте мы бежали в ленинскую комнату, где торопливо листали подшивки свежих газет и журналов, а бывало, даже перебирали струны имевшийся там старенькой гитары. Вадим к тому времени неплохо играл на гитаре, сам сочинял и пел песни, и он был немало удивлен, узнав, что я грешу тем же. Должен признаться, что пел, играл и сочинял он намного лучше меня. Это не удивительно, ведь Вадик учился в институте культуре, а я в медицинском. Как бы то ни было, но наши отношения окрепли, по мере сил и возможностей мы стали поддерживать друг друга в той тягостной беспросветной атмосфере казенщины. Частенько, соревнуясь, делали стихотворные наброски в своих блокнотах, затем зачитывали друг другу. Сержаты, знавшие о музыкальных талантах Вадима, приглашали его в каптерку, где он переписывал аккорды известных песен. Однако неформальное общение не давало ему никаких преимуществ. Работать и ходить в наряды ему приходилось так же, как и всем остальным. Уже в конце службы в учебной роте на Вадика, как на будущего режиссера, возложили обязанности ведущего какого-то армейского утренника. С большой неохотой Вадик занялся режиссурой.
Утренник открывать пришлось самому. Сержанты, увидевшие результат напряженной работы, попросту озверели. У Вадика произошел настоящий сценический зажим. Он бормотал что-то невнятное, растягивал и терял слова, и к тому же беспрестанно, как гусь крыльями, размахивал руками. В общем, дебют оказался лажевым…
Как-то летом мы попали в один наряд по свинарнику. Весь вечер таскали помои для свиней в огромных 40-литровых кастрюлях, чистили стойла, сгружали накопившийся навоз… Вадим полночи растапливал котел, в котором варилось похлебка для животных.
В свинарнике шел ремонт, поэтому спальных мест не было, спали по очереди в свином стойле, предварительно выгнав оттуда животное и застелив пол свежей соломой. И в перерывах писали стихи. Я в ту ночь даже начал новый цикл стихов под названием «Записки свинаря». Стихи – естественно о звездах, любви и прочей романтической чепухе…
Кстати, вот они:

Глядя на хрустальный
Звездный хоровод,
Я отправляюсь в странствие –
Последний мой поход.

Среди миров затерянных
Найду свою мечту -
Багрово-ярко-красную
Холодную звезду.

Сияньем тускло-розовым
Окутает меня
И отворит пространство
Волшебная земля…

Там счастье одиночества
И радость многих встреч.
Любовь без опасения
Там можно уберечь.

Там облака лиловые,
Везде царит уют,
Там под вишневой радугой
Я свой найду приют…

05.09.1986г.

У Вадика сохранилось только одно «трагическое» стихотворении того времени, написанное им незадолго до призыва в армию.

Я к месту явился до срока

И понял мне страх – нипочем.

Узнав, что война на Востоке,

Я взял автомат на плечо…

Куда мне явиться я знаю.

Я рапорт держу над столом.

- Дурак, на войне убивают!-

Нахмурясь, сказал военком.

А мать по- крестьянски завыла,

Узнав, что за путь я избрал,

И солью мне щеки смочила

Отец лишь затрещину дал ...

И стены казалось, рыдают

Нарушив привычный уют.

Пойми, на войне убивают…

Я знаю меня - не убьют.

Я знаю, что лучше, что хуже.

Я знаю, кто прав, кто не прав.

На фронте тем лучше, чем туже

Заполнен солдатский состав.

На фронте собаки не лают.

Там, молча, отряды снуют.

Не всех на войне убивают,

А только солдат, и в строю.

А если умру, то достойно.

Ребята должны отомстить

Погибнуть хочу неспокойно.

Хоть все - таки хочется жить.

О жизни спокойной мечтает

Лишь сытый, закормленный трус.

И пусть на войне убивают.

Я жизни без пользы – боюсь.

14.02.1986 г.

Как все солдаты, я получал письма от своей девушки, любовь у меня была безответная. Инициатором в переписке выступал я, поэтому письма приходили редко.
Вадиму письма приходили часто. Некая влюбленная особа систематически засыпала его любовными посланиями. Подобные письма ценились в армии очень высоко, выбрасывать их считалось кощунственным, а хранить было негде. Злобные сержанты постоянно шмонали тумбочки и карманы подчиненных. Тогда мы сделали финт ушами: вложили письма в стеклянные герметично закрывающиеся банки и закопали их в ближайшем лесочке, заранее договорившись вернуться сюда после срочной службы и откопать это богатство. (Скажу честно: не вернулись и не откопали).
Иногда, приткнувшись где-нибудь на лесопилке или вещевом складе, на груде противогазов, Вадик рассказывал мне о своей гражданской жизни, и своих оригинальных друзьях, с которыми обещал когда-нибудь, в следующей невероятной жизни познакомить… Речь шла о Шевкете, Сырьяновой, Пятикопове, чью песенку Вадик мне неоднократно напевал:

Если пестрая орда
Не сомнет меня однажды-
Не сгорю в огне бумажном ,
Не растаю без следа…

Впервые там в разговоре промелькнуло имя Олега Виговского. По его описаниям эта странная категоричная личность, обладающая массой талантов, в то числе и поэтических, в силу свой категоричности, а точнее, маргинальности, имела прозвище Декабрист. Со слов Вадима, Декабрист был очень озабочен женским полом и предавался утопическим мечтаниям, хотел например, обобществить всех женщин и пользоваться ими совместно, по мере возникновения естественной надобности. Сошелся Вадик с Декабристом случайно в студенческом трудовом лагере. Почему они заметили друг друга, было непонятным. (Но в том юном возрасте мы особо не задумывались о подобных вещах).
Запомнился еще один забавный случай, когда сержант сдуру назначил меня взводным парикмахером. Дело было в том, что ножницы я никогда в жизни в руках не держал, но к утру весь взвод должен был быть подстрижен. Каждый выкручивался, как мог. Мы с Вадиком тоже взяли ножницы, и вышли на стадион. Там, сидя на трибунах, мы и приняли постриг друг от друга. Сержант, увидев на разводе наш панковский хайр, обозвал нас стрижеными баранами и немедля влупил нам пару нарядов вне очереди. Честно говоря, первые месяцы службы были тяжелыми, постоянно хотелось есть и спать. Многие солдаты таскали со столовой хлеб. За этим беспринципным делом был пойман Вадик. В течение 20 минут вся рота стояла с поднятой ногой, пока Вадик перед строем невозмутимо доедал стащенный батон хлеба. Возмущенные сослуживцы рвались начисть ему морду, но почему-то обошлось без мордобоя. Конечно, случались и серьезные стычки. В нашей роте был набор из Дагестанана, держались эти парни обособленно, вели себя нагло. Моя кровать стояла рядом с кровать чемпиона Дагестана по боксу Джабраиловым. Правда, мне с честью удавалось избегать серьезных конфликтов.
Однако Вадик как-то сцепился с Джабраиловым. Чем закончилась драка, я не узнал, а уточнять у Вадика было нетактично. Однажды осень Вадику пришла посылка из дома. Мы отправились ее получать, в этих широтах было уже холодно, лежали глубокие сугробы. В посылке мы обнаружили сгущенку, конфеты и две палки сушеной колбасы.
Приносить посылку целиком в казарму было глупостью (сержант вытащил бы оттуда все самое лучше).
Поэтому, недолго думая, мы на ходу сожрали с Вадимом по полпалки колбасы (без хлеба!), а вторую палку зарыли в сугроб. (Сейчас вспоминаю эту колбасу ностальгически. Кажется, ничего вкуснее в жизни не ел).
Помню День рождения Вадика, когда ему исполнилось 19 лет. Накануне (19 сентября 1986 г.) мы пробрались в чайную и, потратив последние деньги, умудрились купить сока и пирожных. В те дни очень хотелось сладкого. Водки и подарков не было. Но я успел набросать экспромт и с важным видом вручил его имениннику:

В глазах рассвет, загар в лице…
Кипит безумие в душе…
Раскидист шаг, короток век
И речь стремительна, как бег...
Суждений нить свилась в витки,
Мечты, надежды – коротки…
Порой несет ужасный бред.
Так целых 19лет!

Вадик был польщен. Да и кто не был бы польщенным таким ПЕРЛОМ!?
В конце октября закончился срок нашей службы на секретном полигоне железнодорожных войск. Меня перевели в Минскую бригаду, затем в "черный" батальон г. Брянска. Вадика отправили в Амурскую область, п. Свободный-7 в\ч № 03415.
В последний вечер я написал стишок и прочел его Вадику.

Кто-то спросил:
«Почему
Не верю я в смерть?
Ведь
Видел ее без прикрас
Сотни и тысячи раз?»
- Наверно, что смерть есть ничто.
Философы так говорят:
«И смерть, и рожденье не враг,
А близкий доверчивый брат»
Кто в это не верит -
Пусть
Его посещает грусть.
Я этому очень рад.
Не нужно других наград.
Но если не верит тот,
Который спросил: «Почему?»,
Ему не смогу доказать.
Скажу лишь: «Да потому,
Что верю безумно в жизнь,
Которую я живу..»

29.10.1986г.
Разъехавшись по разным частям, мы не потеряли друг друга из вида. Изредка переписывались. Вернувшись в 1988 году на гражданку и восстановившись в свои институты, мы списались и договорились встретиться.
Наши студенческие общежития оказались поблизости, на ул. Шоссейной. В конце октября я отправился на поиски Вадика в общежитие института культуры.
Общежитие было старым, пыльным и тихим (студенты разъехались по колхозам).
На третьем этаже я обнаружил комнату №115 и настойчиво постучал. Дверь никто не отпирал.
Я толкнул дверь рукой и зашел в комнату.
Не заметив каких-либо признаков жизни, я подумал, что перепутал комнаты, и хотел было ретироваться, но вовремя заметил на шифоньере, классически стоящем посреди комнаты, висящую гитару и смело двинулся вперед.
Действительно, за шифоньером в кровати кто-то спал, с головою укрывшись покрывалом.
Негромко, но настойчиво я подал голос.
На звуки моей речи из-под покрывала выглянула обнаженная грудастая девушка. Увидев меня, она быстро юркнула обратно и закричала тоненьким голоском: «Вадик! Вадик! К тебе пришли!»
Через секунду из-под покрывала появилось заспанное лицо Вадима.
Увидев меня, он обрадовался и немедля представил своей подруге. Быстро накинув рубашку и штаны, Вадик выдвл сакраментальную фразу: "Чувак, надо вбить "Красного гвоздя"(так он в то время называл свое любимое вино "Красная гроздь") , я протусюсь, а ты пока займи мое место. И он убедительно указал на кровать.. Я подумал ...и согласился...

2. Олег Виговский

Сейчас трудно вспомнить, в этот или следующий день я впервые встретился с Олегом Виговским. Кажется, Вадик сказал, что он договорился о встрече с Олегом в полдень возле Института культуры. Но, устав дожидаться, мы пошли на встречу и столкнулись с Олегом где-то посреди улицы Шоссейной (Сегодня – 40 лет Победы)... Олег показался мне высоким, широкоплечим, с большой головой и крупными чертами лица. Эффект «большеголовости» был вызван копной длинных, выгоревших на солнце кучерявых волос. На лице Олега кое-где сохранялись юношеские угри. Вадик представил нас друг другу, и мы впервые обменялись рукопожатием. Рука у него была крепкая и сухая… Виговский показался мне сдержанным, излишне сосредоточенным для его возраста человеком. Для солидности у него, как у почтальона, была перекинуты через плечо небольшая черная сумка...
Постояв немного посреди дороги, мы решили выехать в центр города.
Добравшись на трамвае до Политехнического института на улице Красной, мы уселись за столиком в кафе «Березка», заказали бутылочку сухого вина и продолжили беседу. Поскольку недалеко от кафе находился кожно-венерологический диспансер, то сюда частенько бегали сифилитики покушать мороженного, о чем я не преминул сообщить своим друзьям. У Олега присутствовало чувство юмора, но шутил он как-то натянуто и плоско, однако интеллект присутствовал во всех его речах. Не стараясь войди в доверие к малознакомому человеку, я начал фонтанировать идеями, которые переполнили меня еще во время армейской службы. Предлагал изменить все и вся в этом мире и для начала в городе. Когда же Олег поинтересовался, какая же, на мой взгляд, первоочередная задача, я, ни минуту не задумываясь, убежденно ответил: «срочная сексуальная революция!»
Вадик и Олег оторопело переглянулись, затем лица их просветлели. Все-таки мы были единомышленниками!
Олег так же, как я и Вадик, недавно демобилизовался из рядов СА (занятно, что он тоже служил в железнодорожных войсках, где досконально освоил профессию экскаваторщика). Учился Олег в Институте культуры на факультете хорового дирижирования. От природы ему достался редкий бас, прекрасный музыкальный слух и чувство ритма. И еще Олег писал стихи…
Мы часто собирались у Олега дома, поэтому я хотел бы рассказать о самом доме и атмосфере, царящей в нем.
Проживал Олег в частном секторе, на улице Дербентской, в доме 73\3, неподалеку от филиала Политехнического института (т.е. приблизительно в 20 минутах ходьбы от наших с Вадиком студенческих общежитий).
Это был маленький кирпичный дом с мансардой, обнесенный невысоким деревянным забором. Во дворе было несколько фруктовых деревьев, перед входом имелась небольшая беседка, увитая виноградом, рядом находилась крошечная летняя веранда, за домом – перекошенный туалет. На кирпичной стене у входа половой краской было выведено крупными буквами: «Революция была, Революция идет, Революция только начинается».
Во дворе имелся пес – маленькая старая шавка по кличке Тобик, который постоянно гонял толстого ленивого пятнистого кота, чья кличка канула в Лету и уже никогда не войдет в историю русской литературы…
Горячей воды и парового отопления в доме не было, поэтому в холодное время приходилось топить печь, дымоход разделял мансарду на две половины. В одной из них проживал Олег.
С первого посещения мне понравился этот дом. В нем было тихо и уютно. На первом этаже располагались кухня и зал. В зале стояло старое немецкое фо-но, на стене висели часы с боем. В мансарду вела крутая деревянная лестница. В одной из половин мансарды стоял диван, старенький шифоньер, проигрыватель с подставкой для пластинок, у окна – узенький стол и две низких табуретки. На чисто беленом дымоходе, выполнявшем функцию перегородки, висели символические безделушки: алюминиевая расческа с прядью любимой девушки(?), женские трусики с письменными комментариями: «Не помню чьи, но пусть висят», листки с печатными и написанными от руки цитатами великих людей и каких-то знакомых, пустая пачка из-под «Мальборо» с пучком рыжей бороды самого хозяина. Последняя фенька меня озадачила, но хозяин быстро объяснил, в чем прикол. Оказывается, в Древнем Риме юноши-патриции отдавали свою первую бороду в дар отечеству, а вторую – родителям (возможно – наоборот). Так вот: этот клок волос, висящий на дымоходе, и есть
первая борода Олега. Я быстро сообразил, что попал в дом патриция и решил вести себя прилично, громко не сморкаться и по возможности не вытирать о диван сопли.
При входе в мансарду мне пришлось пройти обязательную процедуру инициации. По просьбе Олега я прислонился спиной к внутренней стороне двери, и он ловким росчерком карандаша отметил мой рост. Оказалось, что мы с ним одинакового роста.
Вместе Олегом в доме проживали его бабушка, мать и жена. Олег, оказывается, был женат! Это не сразу уложилось у меня в голове, но я не стал заморачиваться и принял эту информацию как данность. Мама Олега Ирина Алексеевна показалась мне строгой, но справедливой женщиной. Она вполне доброжелательно отнеслась к появлению в ее доме развеселой компании. Иногда, в особо неудачные дни, она угощала голодных студентов горячим аппетитным борщом. За что я ей до сих пор благодарен. По образованию Ирина Алексеевна была музыкантом (аккомпаниатором), Олег пошел по ее стопам.
Жена Ирина – милая тихая заботливая женщина – несколько контрастировала на фоне напористого, громогласного и прямолинейного мужа. Она всегда была готова встретить гостей, приготовить чай и поддержать разговор, независимо от времени суток.
Бабушка Олега, весьма пожилая седая женщина, практически не замечала меня. О ней я могу сказать только то, что училась она в пансионе благородных девиц и в 1915 году видела на балу императора НиколаяII.
В первые же дни общения Олег с гордостью показал мне свои стихи. Кажется, это были сонеты, причем довольно крепкие. Вот один из них:

Скажите, люди, что для вас святыни?
Стократ под поступь грозную времен
Вы поклонялись идолам, и ныне –
Опять Мамону возвели на трон.

В глухие подголоски превратились
Понятья Чести, Долга и Любви;
Вы в грязь втоптали все, на что молились,
Умыв своих божков в святой крови.

Ваш жадный век прошел в бездумной тризне,
И мало кто остался сам собой.
И вы, услышав трубный вызов жизни,
Не приняв боя – проиграли бой!

Ни радость битв, ни сладости лобзанья
Вы не постигли – жалкие созданья!

Июнь-июль 1988 г.

Однако меня, недавно проштудировавшего Петрарку, сонеты не покорили. Я их принял за парафразы, ученические безликие пародии, густо усеянные устаревшими словами.
Мог ли я, поэт-реформатор, рожденный перевернуть основы классической поэзии, согласиться с подобным анахронизмом? Конечно, нет! Не медля, я изложил Олегу свои воззрения на современную поэзию и привел в пример полуразрешенных футуристов. Озадаченный Олег показал мне еще некоторые свои шедевры. Один особо запомнился:

Я знаю: не без причины,
Но должное им воздав,
За женщин пьют стоя мужчины,
Своих не теряя прав.

Гера, Кончита, Джульетта –
Надо ли много слов?-
Память о них воспета
В звучном металле строф.

От оды и до сонета
Катилась хвалы волна.
И верность женская эта
Пелась во все времена.

В нежности женская сила,
В верности и любви.
Ту же, что изменила,
Женщиной не зови!

Мы расправляем плечи,
Вера нам крылья дает,
Только бы знать: далече
Каждого милая ждет.

Путь полнятся светом залы,
Пусть гордая крепнет стать!
Поднимем же наши бокалы
За женщин! Мужчины, встать!

14.12.1987 г.

Увидев такой серьезный авторский подход, я постеснялся показывать все свои бумагомарания (в то время у меня было написано около сотни стихов и песен) и показал только десяток работ, написанных от руки на листках. Внимательно прочитав их, Олег долго с сожалением смотрел на меня, потом все-таки снизошел со своих высот и похвалил несколько вещей.
Кажется, это были «Агаты», «Ночная элегия» и «Зимняя картина». Я был польщен. Они мне тоже нравились…
Многие наши знакомые считают Виговского высокомерным и иногда спрашивают, всегда ли он был таким. Отвечу: да. Но я никогда не вкладывал в понятие его высокомерности негатив, синонимичный презрению к людям. Просто Олег ко многому в жизни и творчестве подходит с высокой меркой. Но свои высокие требования он предъявляет в первую очередь себе самому. После долгих усилий, достигнув желаемого, он с нескрываемым недоумением и разочарованием смотрит на знакомых, пытающихся без труда и усилий преподнести другим людям свою банальную личность. По крайней мере, мне так представляется.
С первого дня нашего знакомства было понятно, что мы люди разные. Он – усидчивый, педантичный, рассудительный трудяга, я – безалаберный, романтичный, ленивый фантазер.
В самом начале общение с Олегом далось мне тяжело.
Однако со временем у нас выработалась формула общения, и мы стали очень удачно дополнять друг друга, получая моральное и интеллектуальное удовольствие
от постоянных дружеских споров и пикировок.

3. Савелий Немцев.

С Савелием Немцевым я впервые встретился в марте 1994 года в «Арт-салоне» музыкально-педагогического отделения Краснодарского института культуры, расположенного на улице Красной (в районе старого города, напротив известного в те годы богемного кафе «Старая стена»).

«Королевство Сиам» к тому времени уже неоднократно с успехом выступало в небольшом, но уютном концертном зале. Руководство «музпеда» доброжелательно принимало нас, для наших выступлений специально заказывались в типографии афиши, преподаватели иногда аккомпанировали нам на фортепиано, частенько после концерта мы распивали вместе чай и вино в преподавательской комнате.

Как попал туда Савелий, я точно не знаю. Он должен быть выступать на сцене со своими стихами, кроме него были и другие авторы – студенты КГУ, но в памяти остался, кроме Савелия, только Андрей Нефедов.

Выглядел Савелий на сцене очень импозантно: худощавый, молодой, черноволосый «молдаванин» со сверкающими глазами. Он энергично начал свое выступление: свободно двигался по сцене, резко разворачивался, странно жестикулировал руками, и по-футуристически рубящее декламировал свои стихи:

Жгуче холодно.

Окаменевший ветер.

Мрамор колотый –

насыпь в лунном свете.

Кто-то сгорбленный

в том силуэте,

Утопившийся

в воротнике,

Темный, жалкий,

один…

Что-то жестом

кому-то ответил,

Спрятал тень свою,

скомкал в руке.

Бросил…

Сжался….

Вязко как-то

раскис вдалеке…

Я его не заметил.

Я был заинтригован производимым эффектом и практически не обращал внимания на смысл почитанных строк. Впрочем, тексты мне легли как бальзам на душу. Мое юношеское увлечение литературным авангардом полностью не ушло, и я с интересом рассматривал опыты других авторов.

После окончания вечера я решил познакомиться с Савелием, но тот пропал из виду. Вместе с Егором Кизимом я бросился его разыскивать и в самый последний момент застал в вестибюле. Оказалось, Савелий приходил на вечер со своей девушкой Натальей. Они спешно одевались и собирались уходить. Улучив момент, я поздоровался с Савелием и выразил ему слова одобрения. Савва, видимо, этого не ожидал и немного засмущался. Мы представились друг другу и скрепили знакомство рукопожатием. На предложение продолжить вечер в домашней обстановке Савелий ответил категорическим отказом. Они очень спешили. Как я узнал позднее, Наталью дома ждал маленький сын. И, тем не менее, мы обменялись адресами, явками и паролями. Я пригласил Савелия к себе в общежитие (комната 912), где по субботам мы устраивали поэтические рандеву.

Тот субботний апрельский вечер ничего особенного не предвещал. Я ожидал в гости Вадика Хазизова, абсолютно забыв о Савелии. Для скрашивания вечера по обычаю прикупил пару бутылок вина.

Хазизов пришел в назначенное время со своим приятелем-поэтом, «афганцем» Виталием Ивановым. Оба были уже под градусом и рвались в бой. Следом за ними пришли Виталий Тырса и актриса Елена Дементьева (впоследствии ставшая моей женой). Потом появились Савелий с приятелем – начинающим писателем Павлом Бондаревым (за ними подтянулся еще десяток людей, чьи имена мне не запомнились). На правах хозяина я выставил стол на середину комнаты, разлил вино и сел напротив Хазизова.

Я начал чтение и передал эстафету по кругу (стихи читали все желающие). Савелий и Павел сидели напротив меня. По мере накала страстей и степени опьянения Савелий все активнее включался в структуру действа.

Он вскакивал из-за стола, резко отодвигал стул, пафосно зачитывал свои стихотворные наброски.

Слепая степь.

От зноя воздух стонет.

Клоня полынь,

Горячий ветер ноет.

Столбами пыль,

Иссохшая до дна дорога.

Мутнеет мысль,

К губам пристало слово.

«Идти далеко!» -

Мычит пустая фляга.

Давно поверил в бога

Забывшийся бродяга.

Было заметно, что такое общение для него внове и что ему нравится происходящее. Казалось, что он переполнен здоровой энергией и азартом

(а Павел Бондарев так и остался в тот вечер в тени своего энергичного друга). В течение рандеву я дважды посылал Савелия за водкой в ларек. Савелия мои просьбы не напрягали, водку он приносил в целости и сохранности, ни разу не уронив и даже не отхлебнув из горла по дороге, за

Поиск

Сейчас на сайте